10 апреля 2019.
После трех недель репетиций спектакль по повести Достоевского «Дядюшкин сон» почти готов к премьере. Ждут костюмы и декорации. Режиссер-постановщик Микаил Микаилов определил жанр спектакля как скандал-карнавал. И костюмы будут стилизованные, под ХIХ век.
Ольга МООС
– Великие русские критики сразу после выхода этого произведения сравнивали его с гоголевским «Ревизором»…
– Там не только «Ревизор», там угадывается «Евгений Онегин», вообще, Федор Михайлович использует в повести многие произведения, но это не плагиат, а пародия. Он это делает сознательно. Вообще, когда читаешь произведения русских писателей, видишь, что каждый что-то берет у другого. Конечно, «мы все вышли из гоголевской «Шинели». Это все ощущается, и у Достоевского в ранних произведениях Гоголь есть везде. Есть такой же Акакий Акакиевич, сюжет точно такой. Единственное отличие – у Гоголя герои подконтрольны автору. Они не имеют свободы, они делают так, как велит им автор. Не осознают своего ничтожества, а просто живут так. И читатель наблюдает за бедным Акакием Акакиевичем и жалеет его. А у Достоевского тот же персонаж осознает свое ничтожество. И мы видим его не со стороны, а изнутри его же глазами.
У Достоевского даже описание натуры, каких-то объектов всегда субъективно. Они передают состояние героев. Он никогда не изображал панораму ради панорамы. Она иллюстрирует настроение героя.
– Сразу вспоминается Раскольников с его бедной комнатой.
– Да, его комната напоминала что? Гроб. У Достоевского, вообще, все комнаты маленькие, основное действо разворачивается в переходных местах – в коридоре, например. Или во сне. Везде есть у него баланс на грани. Карнавальная эстетика – всегда есть некий дурак, над которым все смеются. Его возвышают, как князя Мышкина, а потом над ним издеваются. Карнавал у него присутствует во всем. Но карнавал не в привычном нам смысле, а ближе к греческому ритуальному карнавалу. Можно взять для примера историю Христа, распятого под издевку «Царь иудейский!». Вот такой карнавал.
– Наверняка декорации тоже придумали вы?
– Вместе с художником. Декорации дают ощущение состояния у порога, ощущение некоей площади, где проходит карнавал и артисты играют в него.
– Спектакль в спектакле, как в ваших «Дураках»?
– Да, но это такой портал, где мы все глубже и глубже проникаем вслед за Достоевским в человеческое сознание. У него нет одного героя, у него герой всегда спорит с автором. Писатель дает герою свободу высказаться. Он словно записывает за героем его высказывания. И в диалогах постоянно сталкиваются разные точки зрения. У него в произведениях главное – диалоги. Это все исходит от Сократа: в споре рождается истина. В столкновении разных точек зрения она рождается, 3–4 точки зрения, и все полноценные. Если в романах других авторов одна точка зрения – героя, и она сталкивается с тем, что ему кто-то мешает жить, но все равно остается одна, то здесь полифония – мнения совпадают частично, сталкиваются как противоположные. Поэтому Достоевский вечен.
«Дядюшкин сон» – это произведение, с которого начался второй период писателя. После десяти лет каторги и запрета на писательство. Самое интересное, что он начал писать в Сибири, а потом переехал в Казахстан, в Семипалатинск, и писал повесть где-то здесь, где-то рядом.
– Подбор актеров был сделан задолго до вашего приезда сюда?
– Да, я с ними работал, я знаю труппу.
– В произведении, впрочем, как и в «Ревизоре», мощная женская часть персонажей.
– Да, начиная с первой дамы Мордасова, ее играют в двух составах Галина Турчина и Оксана Игнатенко. Вообще, Мордасов – очень символический город, это такой несуществующий в реальности город N. Он взят как некое враждебное общество, где у людей мордасы: лицемерие, ложь, сплетни, дезинформация. И мы с помощью карнавала очищаемся от этого. В нашем случае именно в карнавале нет лицемерия. Они раскрываются там, могут говорить, что думают.
Для меня современный Мордасов –
это Facebook, такая мордокнига. Там тоже сплетни, интриги, это виртуальный Мордасов.
– А кто будет дядюшка? Это ведь так важно, автор описывает его с таким смаком – князенька весь такой искусственный, что сейчас очень актуально, с нынешней модой на искусственные губы и прочее.
– Да, мы элементы киберпанка тоже используем. А кто будет дядюшка? Думаю, вам будет интересно – приходите на премьеру и посмотрите.
– Что будет от системы Гротовского, ведь вы ее поклонник?
– Не знаю, у меня своя внутренняя система. Понятно, системы надо знать, но у каждого внутри главная система – своя. Я набираю палитру: здесь у меня Станиславский, там Мейерхольд, тут Брехт. Здесь психологический театр, а здесь нет логики, значит, будет Гротовский, требуется психоанализ на подсознательном уровне. И так пласт за пластом. Я не сторонник театра, где актеры – марионетки в руках режиссера, я за такой, где актер центр всего, в том числе драматургии, и он должен раскрыть замысел автора.
– Как думаете, публика поймет про карнавал?
– Посмотрим. Я очень рад, что карагандинская публика полюбила мой спектакль «Дураки». Слышал, были хорошие отзывы. Значит, это моя публика.
– Что скажете о музыкальном оформлении? Песен там нет?
– Нет, они у меня не поют. Музыкальным оформлением я всегда занимаюсь сам. Могу сказать, что у меня там будет радиоприемник ради ощущения FM-Достоевского. И еще мне было интересно поставить этот спектакль с малым количеством актеров. В произведении почти 16 образов, а у меня всего шесть.
– Инсценировку повести делали сами?
– Да. Достоевского я знаю, мне его произведения близки. «Дядюшкин сон» хоть и водевильчик, но если копнуть глубже, там такое! Это Достоевский, он очень узнаваем, он все равно выпячивается.
– Какое же самое любимое у Достоевского?
– «Бесы». Мне очень нравится образ Ставрогина. Будет возможность – «Бесов» поставим здесь.
